Милый Эп[Книжное изд.] - Геннадий Михасенко

— Товарищи!.. Совместное собрание родителей и учеников — не новость, но вы сами знаете, как часто они бывают скучными и малополезными, потому что вертимся мы вокруг ерунды и чуть ли не поем «В лесу родилась елочка». Для восьмого класса — это нелепость! Нам уже по пятнадцать лет!.. И вот мы решили поговорить крупнее. И провели анкету. Конечно, анкета не скальпель; но и не молоток неандертальца. И кое-что нам удалось вскрыть, а именно, узнать, какие мы есть! Не какими должны быть, это известно и нам и вам, а какие есть! Это важнее, потому что это жизнь!.. Ну да, Нина Юрьевна, у вас что-нибудь будет?

— Два слова. — Она встала и напряженнее обычного— прямо вот-вот расплачется! — сказала — Ребята получили очень интересные и серьезные данные, поэтому давайте будем очень внимательными и активными… пожалуйста, Забровский!

Родители подвигались для удобства, Васька открыл тетрадку, и тут чей-то голос заметил:

— А председателя-то!

— Председателя? — переспросил Забор.

— Дак положено!

— Это можно, раз положено, — согласился Васька. — Председателем буду я. Нет возражений?

— Не-ет! — отозвался класс.

— И секретаря, — добавил тот же голос, и в третьем ряду, под Менделеевым, я засек маленького дядьку, заклиненного между двумя женщинами, одна из которых его одернула, мол, не суйся, люди без тебя знают.

— Можно и секретаря, — Васька скользнул невозмутимым взглядом по нашим головам. — Секретарем будет Садовкина, у нее хороший почерк. Одобряете?

— Одобряем! — крикнули мы.

— Наташа, пиши там… Еще кого положено? Если президиум, то ему негде сесть. Будем считать, что все вы в президиуме! — Родителям понравилась находчивость и проворность комсорга. Ваську вообще не смущала масса, даже взрослая, я, например, и перед ребячьей робею, а он нет, скорее, один на один он стесненнее себя чувствует, как елец в тазу, а в массе — как в реке. — Итак, в классе нас тридцать: шестнадцать девчонок и четырнадцать парней К счастью, никто за это время не болел, — и заполнены все тридцать анкет. Анкеты анонимные, то есть без подписей, так что где Петя и где Катя не поймешь.

— Простите! — привстал крупный и плотный, с курчавой головой отец Мишки Зефа, работавший каким-то средним начальником в какой-то средней жилищно-коммунальной конторе. — Значит, вы не скрываете авторов, а просто не знаете их?

— Совершенно верно.

— И выходит, что анкету, например, моего сына здесь не найти? — уточнил Зеф-старший.

— Нет.

— Странно. А с кого же спрашивать?

— Что спрашивать? — не понял Васька.

— Ну, вот вы сейчас огласите итоги, и вдруг обнаружится какой-то непорядок. Так с кого спрашивать?

— С себя! — подсказали с места.

— Нет, я серьезно!

— Спрашивают с подчиненных, — заметил грубоватый женский голос, — а дети не подчиненные!

— А кто, начальники? — нахмурился Зеф-старший.

— При чем тут иерархия?

— А при том, что без иерархии получится иерархия похуже! Они сядут нам вот сюда, — Зеф-старший похлопал себя по упитанной шее, на которую действительно можно было сесть, — и удила в зубы вставят!

— Вставят! — подхватил тот мужичок.

Народ загудел. Мишка, пристукивая меня кулаком по плечу, цедил сквозь зубы еле слышно: «Да сядь, сядь, не позорься!» Васька призвал к тишине, а поднявшаяся Нина Юрьевна сказала, что этот вопрос сложный и о нем можно поговорить на отдельном родительском собрании, а с анонимными анкетами уже не переиграть: как ребята решили, так и сделали.

— Зря! — вздохнул Зеф-старший.

— Зря-зря! — поддакнул и субъект под Менделеевым, за что получил от жены новый тычок под ребра.

Осторожно вошла Авгина тетя Катя и бочком-бочком прокралась в задние ряды. Дяди Вани не было— успел, видно, клюкнуть, и тетя Катя не взяла ею, хотя он, может быть, с педагогическим пылом тоже рвался на форум. Шулин повеселел, мол, и за меня переживают. А мои безбожно опаздывали. Ну, и пусть! Раз их не волнует моя судьба — не надо!

Забор кашлянул и стал читать: сначала вопрос, потом— разные варианты ответов на него. В анкете вопросы стояли вперемешку, без особой продуманности, а при анализе мы их выстроили по нарастанию сложности, чтобы аудитория не расслаблялась. Я мрачновато-пристально следил за правым флангом и видел то, что и предполагал: вопросы, в которых выражалось наше отношение к друзьям, учителям, литературе, искусству, музыке — все эти вопросы никого не трогали, потому что не угрожали прямо ни завтрашнему дню, ни здоровью. Великие покойники смотрели на нас со стены с большим умом и пониманием, чем живые родители — им лишь бы председателя и секретаря, а там хоть трава не расти… Первый шелест порхнул по рядам тогда, когда Васька объявил, что школу хотят бросить после восьмого класса четыре человека. А когда комсорг оповестил, что способными себя считают шестеро, а в институт метят девятнадцать и лишь пятеро работать, родители беспокойно заворошились и зашушукали, вскидывая головы и выискивая своих птенцов, словно тут же надеясь понять, кто способный и кто куда целит. Ага, значит, паленым потянуло! Погодите, еще не то будет!

Забор помедлил и сказал, не глядя в тетрадку.

— Курят десять человек.

— О-о! — испугались женщины.

— Пьют двадцать пять.

— А-а! — в единодушном возмущении задохнулись оба ряда, а наш тревожно оживился.

Нетерпеливо помахивая рукой, поднялся Зеф-старший и обратился к Анне Михайловне и Нине Юрьевне:

— Нет, дорогие товарищи учителя, это несерьезно! Вы зачем нас собрали? Чтобы поиздеваться или чтобы по-деловому обсудили положение в классе? Если по-деловому, давайте, вы открыто — мы открыто, а издеваться— увольте. А выходит самое настоящее издевательство! Видите, что вытворяют дети: разбегаются, курят, пьют! Это же пожар! Но странный, скажу я вам, пожар: горит, а тушить некого! Кого тушить? В кого огнетушитель направить? В белый свет, как в копеечку?.. Нет, так дело не пойдет! Это бесполезное мероприятие! — И он оглядел нас. Мишка демонстративно повалился грудью на стол и зажал голову руками, а я выпрямился. — Хороши деточки, родителям кукиш в кармане показывают! Спрятались! Замаскировались! Аноним придумали! Нам и на службе анонимок хватает, чтобы еще тут разгадывать ваши ребусы!.. И ты, комсорг, прошляпил, клюнул на удочку каких-то разгильдяев. Это ведь разгильдяй аноним изобрел, не иначе, это ему выгодно, чтобы все шито-крыто было, ни спроса, ни ответа! Вот вам и отсутствие иерархии! — мстительно заключил Зеф-старший и сел.

Так, значит, я разгильдяй? Прекрасно! Кто еще как выразится? Где там знаток собраний?.. И только я вспомнил про него, как он, отвоевав у соседок свое тщедушное тело, встал, решив, видно, что стоящего на виду у всех жена не посмеет его одергивать, и он может наговориться всласть.

— Товарищ прав насчет анархии! — круто взял родитель.

— Иерархии, — поправили его.

— Да, да! Анархию тут никак нельзя допускать! И насчет удилов прав товарищ — вставят, если проморгать! А все, думаете, из-за чего? — со всезнающем прищуром обратился он к собранию, пропеллером скрутив шею. — Из-за трусости! Они же зайцы! Пакостливы, как кошки, а трусливы, как зайцы!

Забор прервал оратора:

— Простите, как ваша фамилия? Товарища Зефа мы знаем, а вот вас… А то у нас избран секретарь, и ей положено записывать все выступления.

— Записывайте, я не боюсь! Я правду говорю, на правде вырос! — затараторил мужичок. — И не постесняюсь…

— Фамилия ваша! — потребовал Васька.

— Моя? Вон мой сын сидит. Встань, Иван! — Из середины нашего ряда медленно, как росток подсолнуха при специальной киносъемке, поднялся Ваня Печкин, держа голову перпендикулярно телу. — Вот как моя фамилия! Печкин. И у нас в семье без хитростей, напрямки! Я и сыну велел подписать анкету. Подпиши, говорю, и чтобы никаких этих… секретов, потому как школа, а не шапка какая-то! И он подписал!

— Нету подписанных анкет! — громко сказал я.

— Как нету? — удивился Печкин-старший.

— Ни одной.

— Иван, ты подписал?

— Нет, — прогундосил тот.

— А почему?

— Потому что, как все.

— Ах, как все? Слышите? — взвинтился любитель правды. — Значит, и куришь, как все?

— Нет.

— И пьешь?

— Нет, — тоньше, готовый всхлипнуть, ответил Ваня Печкин, мотая еле видимой со спины головой.

— Не ври!

Я прошептал:

— Вот зануда!

— Этот-то? Да-а, — согласился Шулин. — Чище моего дядьки!

— Он же ни черта не понимает! Туп, как пим! Что бы ему такое ляпнуть?

— Только масла подольешь.

— И подолью! Пусть он живьем сгорит!.. Я им всем подолью, раз они сидят, рот разинули!

Злость моя накалялась. Почему ни Забор, ни Нина Юрьевна, ни Анна Михайловна, ни остальные пятьдесят человек не перебьют этого умника, который заграбастал форум в свои лапы и с треском кособочит его? Выскочил, Наполеон, пуп земли! Дмитрий Иванович, воззвал я к Менделееву, ты хоть трахни его по башке каким-нибудь элементом потяжелее из своей таблицы! Или ты старик Эйнштейн, сделай, ради бога, так, чтобы он убрался отсюда со скоростью света!.. Точно вняв моим мольбам, Нина Юрьевна придержала, наконец, ретивого скакуна, заметив: